По рассказам дедушки выходило, что Кшесинские - голубых кровей. Вроде бы отец Яна, Войцех, - единственный отпрыск графов Красинеких. Он рано осиротел и, будучи совсем мальчиком, получил титул, состояние и родовое поместье. Однако его дядя никак не мог с этим смириться и решил убить наследника, чтобы присвоить все себе. Тогда француз-гувернер увез мальчика во Францию и записал его под фамилией матери - Кржесинским. «Кшесинским» он стал, когда фамилию переписали уже на русский лад. Все доказательства благородного происхождения дедушки Яна были утеряны. Сохранился только перстень с гербом, на который все маленькие Кшесинские, особенно Малечка, взирали с благоговением, хотя разговоров о титулах, и вообще о польском прошлом, в семье не вели. В ней все было подчинено балету, и разговоры были только о сцене, так что дети просто были «обречены» на служение музам. Юля и Юзя вовсю готовились к поступлению в балетный класс Императорской театральной школы. С Малей тоже все быстро выяснилось. Она начала танцевать, едва встав на ноги. А в четыре года уже вышла на сцену главного театра Российской империи в балете «Конек-Горбунок». В сцене подводного царства от малышки, переодетой русалочкой, только и требовалось, что подойти к огромному бутафорскому чуду-юду киту и вытащить из открытой пасти кольцо. Но русалочка Кшесинская вышагивала по сцене с гордо вскинутой головкой, словно она Царь-девица.
В восемь лет девочка предстала перед приемной комиссией театральной школы. Ниже всех претенденток, ножки полноваты, не красавица, но ее горящие озорные глаза и очаровательные манеры покорили экзаменаторов.

Воспитанников школы держали в желтом здании на Театральной улице как в монастыре. Распорядок дня был строг, стол - однообразный и не слишком сытный. Окна женских классов и комнат были заклеены, в город девочек вывозили в наглухо закрытых каретах времен Екатерины П. По правилам школы, тот, кто рассчитывал сделать серьезную карьеру в балете, должен был жить в школе, на полном пансионе. Для детей Кшесинского сделали исключение. Разрешили ночевать дома. Восьмилетняя Маля приезжала в школу на собственной «девичьей» одноколке, запряженной пони, изумляя зевак. От домашней стряпни личико у Мали округлилось. «Плохо, что столь даровитая ученица так сильно располнела», - не раз слышала она от учителя Льва Иванова. Но занималась она прилежно, хотя ежедневная муштра у станка, одни и те же па вместо «настоящего» танца нагоняли на бойкую девочку тоску. Осенью, после каникул, родные буквально уговаривали ее вернуться в школу. Особенно после лета, когда она одержала свою первую победу на любовном фронте. На их даче гостил некий англичанин Макферсон вместе со своей невестой. 14-летняя Маля решила сыграть с ними шутку. В присутствии невесты она как-то предложила Макферсону пойти с ней утром по грибы, если конечно его пассия не возражает. Возразить не позволяло воспитание. И Макферсон пошел. После этого его словно подменили. Начал писать Мале нежные письма, молить о встрече, засыпать подарками, расторг помолвку. Но Маля великолепно справилась с ролью холодной и неприступной девушки.
В школе ей стало невыносимо скучно. Она даже подумывала бросить балет. Но тут юная Матильда увидела танец итальянской балерины Вирджинии Цукки, приехавшей в Петербург на гастроли. «Я впервые начала понимать, как надо танцевать, чтобы иметь право называться артисткой, балериной, - писала она в своих воспоминаниях. - Цукки обладала изумительной мимикой. Всем движениям классического танца она придавала необычайное очарование, удивительную прелесть выражения и захватывала зал». Маля воспряла духом.

Через два года она с блеском исполнила кокетливый танец Лизы из балета «Тщетная предосторожность» - того самого балета, в котором она увидела Цукки, своего «гения танца». Это было на выпускном спектакле 23 марта 1890 года - дату она запомнила навсегда, поскольку тот день резко изменил жизнь беспечной барышни. Все знали, что на гала-концерте будет царская семья во главе с Александром III. После спектакля императору должны были по традиции представить тройку лучших учениц школы, куда вошла и Матильда. Только она должна скромно стоять в отдалении, поскольку была не в полной мере воспитанницей пансионата, а - «приходящей».
Но на концерте случилось невероятное - едва войдя в залу, где собрались выпускники, государь спросил: «А где Кшесинская?» Не веря своим ушам, она вышла из толпы. «Будьте украшением и славой нашего балета», - сказал император. Дальше еще более высокая честь - на торжественном ужине Александр усадил ее между собой и цесаревичем Николаем. «Когда я прощалась с Наследником, который просидел весь ужин рядом со мной, мы смотрели друг на друга не так, как при встрече. В его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хотя мы и не отдавали себе в этом отчета».

Все, что Матильде показалось чудом, провидением, все, что подпитывало потом ее чувства к будущему царю, было хорошо спланированной интригой двора. Наследник в ту пору был увлечен воспитывавшейся при английском дворе немецкой принцессой Алисой Гессенской, и это очень не нравилось его отцу. В политических интересах Николаю лучше бы было влюбиться в какую-нибудь французскую принцессу. Приняли решение отвлечь наследника, то есть попросту найти ему подходящий объект для утоления любовного пыла. Поиски доверили директору императорских театров Ивану Всеволожскому. И тот в конце концов указал на Матильду Кшесинскую.
«Он будет моим!» - записала Матильда в дневнике после первой встречи. Только Николай не спешил сближаться с барышней, несомненно ему понравившейся. Лишь летом 1890 года в Красном Селе, где шли учения гвардии, и по этому случаю там выступил императорский балет, наследник решился зайти к ней за кулисы. Но на том все и завершилось - цесаревич был отправлен в долгое кругосветное путешествие.

Она тосковала, читала газеты, где сообщалось о передвижениях наследника, в день его рождения украсила свою спальню маленькими российскими флажками. Но и о балете не забывала, и свой первый сезон отработала на славу. Участвовала в 22 балетах и танцевальных сценах 21 оперы. Роли были небольшие, но сольные - первые выпускницы школы, да еще и благословленные самим императором, в кордебалете не застаивались. Критики писали очень лестные рецензии о ее выступлениях.
Николай вернулся в Петербург зимой. Матильда искала с ним хотя бы мимолетной встречи, но безуспешно. Однажды мартовским вечером, когда она сидела дома одна, «с простудой на глазу», он явился к Кшесинским собственной персоной. Посидели, поговорили. «До сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники» - такую записку она получила через день. С тех пор он зачастил к ней в компании великих князей Михайловичей. Привозил подарки - «хорошие, но не крупные», как говорила она, вспоминая, например, о браслете с увесистыми сапфирами и бриллиантами. Приглашал на развеселые вечеринки князей, но по-прежнему вел себя с Матильдой более чем сдержанно. Тогда Матильда прямо сказала наследнику, что пора бы перейти к более близким отношениям. Она знала о его чувствах к «Алекс Г.», но безошибочное женское чутье подсказывало Мале - в глубине души «ненаглядный Ники» разделяет ее желание.«1 апреля 1892 года. С лагеря 1890 года по сие время я страстно полюбил (платонически) Маленькую К. Вместе с этим я не перестаю думать об Алике» - так это было обозначено в его дневнике. В конце лета 1892 года Матильда объявила родителям о своих чувствах к Ники и об окончательном решении переехать туда, «где бы им никто не мешал». Феликс Кшесинский постарел за одну ночь, когда дочь переехала в снятый ею особняк на Английском проспекте № 18. Въехав в него, она с удивлением узнала, что построен он был великим князем Константином Николаевичем Романовым для своей сожительницы-балерины. Перст судьбы - не иначе.

В начале своего второго сезона в театре она обратилась к главному балетмейстеру Мариинского театра, престарелому Мариусу Петипа, с дерзкой просьбой дать ей главную роль в балете «Эсмеральда» - о цыганке, влюбившейся в вельможу и брошенной им ради знатной невесты. Мэтр балета, служивший уже при третьем российском императоре, поинтересовался у нее на ломаном русском: «А ты любил?» И получив от Матильды пылкое «О, да!», спросил: «Аты страдал?» «Ну что вы - нет!» - ответила Матильда и осталась без роли - Петипа заключил, что Эсмеральду ей исполнять рано. Малечке достаточно было сказать хоть слово своему Ники, и роль мигом оказалась бы у нее, но она была не из той породы, к которой ее приравняли после того, как по Петербургу пошли слухи о ее сожительстве с наследником.
И все же она получила главную роль - в балете «Калькобрино». Для этого Мале пришлось соревноваться с любимицей петербургской публики итальянкой Карлоттой Брианца. В то время итальянки безраздельно царили на сцене Мариинского театра. Своей виртуозной техникой - прыжками, вращениями и сложными па на пуантах - они совершенно покорили петербургскую публику. Ни одна из отечественных балерин не могла составить им конкуренцию. Русские умели войти в образ, но на пальцах еле стояли. Кшесинская же, едва ее зачислили в труппу, без устали работала в классе маэстро Энрико Чеккетти, постигая премудрости итальянской школы. Тот гонял своих подопечных по залу до полного изнеможения. Видя старания своей протеже, Всеволожский решился на рискованный шаг: объявили о замене Брианца Кшесинской в главной роли балета «Калькобри-но». В кассе был аншлаг. Шли смотреть на провал, жаждали скандала. Но в результате устроили овацию. После дебюта Кшесинской Карлотта Брианца покинула русскую сцену. Мале, хотя ей в ту пору было всего 20 лет, отошли все ее балеты, включая главный - «Спящая красавица».
Триумф Кшесинской на сцене омрачило известие о том, что император Александр III смертельно болен. Это означало, что вопрос о женитьбе наследника престола должен быть решен незамедлительно, и вскоре Николай получил разрешение на брак с Алисой Гессенской.

Как ни старалась Матильда, наследник остался верен своей первой любви. «Что бы со мной ни случилось, ты останешься самым лучшим воспоминанием моей молодости», - сказал он при расставании в 1894 году и выкупил для нее особняк на Английском проспекте. В отместку, хотя злые языки говорили, что Николай «передал Кшесинскую из рук в руки», она сошлась с великим князем Сергеем Михайловичем, давним ее поклонником и к тому же президентом Русского театрального общества. Он занял место Ники в ее особняке, но не в сердце. Князь, как мог, старался развлечь ее, купил ей замечательный загородный дом с садом в Стрельне, куда не переставая наезжали гости, но Матильда целых два года - от женитьбы Николая до его коронации - не могла оправиться от потери. На сцену ее не тянуло, она кое-как танцевала свои старые балеты и отказывалась от новых. Чтобы развеяться, уехала в Монте-Карло, где пристрастилась к игре в рулетку. Меж тем обстановка в Мариинском театре складывалась совсем не в ее пользу. Вовсю шла подготовка к коронационным торжествам. Для этого случая Рикардо Дриго написал, а Мариус Петипа поставил новый большой балет «Жемчужина». Самую выгодную партию получила новая итальянская прима Пьерина Леньяни, наравне с ней должны были выступать две лучшие русские балерины. Кшесинскую в этот балет не взяли. К моменту ее приезда «Жемчужина» была уже полностью срепетирована. Ей дали понять, что ничего изменить нельзя. Такого оскорбления Кшесинская вынести не могла и немедленно воспользовалась правом, предоставленным ей при расставании с наследником, - обращаться к нему, если что. Просил за Кшесинскую родной дядя Николая - великий князь Владимир Александрович. Через неделю композитору Дриго пришлось переписать готовую партитуру, а балетмейстеру Петипа придумать еще одно па-де-де. «Когда задевали мое самолюбие, то, вполне естествен -, я защищалась всеми теми средствами, которыми располагала». Новый директор императорских театров князь Сергей Волконский попытался было оштрафовать Кшесинскую «за самовольное изменение костюма» в балете «Камарго» - ей мешали фижмы, приподнимающие юбки, и она их не надела. Пара слов князю Сергею Михайловичу, и наказание было снято. Волконскому же оставалось только покинуть свой пост.

В последний год XIX века Кшесинская решила отпраздновать 10-летие своей службы в театре и вытребовала себе бенефис. Столичные балетоманы ушам своим не поверили. Для того, чтобы получить право на бенефис, нужно было прослужить вдвое больше! Но Кшесинская своего добилась. Не упустила даже такой мелочи, как царский подарок, который полагался бенефициантам. Она не постеснялась попросить Ники лично позаботиться о его выборе и получила прелестную брошь с драгоценными камнями в виде свернувшейся кольцом змеи.

После бенефиса в доме на Английском проспекте закатили пир. В разгар веселья сын великого князя Владимира Александровича 20-летний Андрей случайно пролил красное вино на роскошное платье хозяйки. В ответ она только рассмеялась. С тех пор князь Андрей стал частым гостем в особняке и наконец совершенно вытеснил из сердца Кшесинской Николая П. Князю Сергею Михайловичу, заставшему у возлюбленной своего не очень дальнего родственника, пришлось довольствоваться положением друга.

Вскоре труппу Мариинского театра покинула последняя итальянка Пьерина Леньяни. Это объясняли интригами, которые Матильда плела с помощью своих покровителей. Однако в действительности Пьерина из-за травмы ноги не всегда могла выступать, а закрывать ее спектакли означало нанести существенный удар по кассе театра. Кшесинская, как и в случае с Карлоттой Брианца, оказалась единственной, кто мог спасти положение.

Еще в 1893 году Леньяни показала россиянам доселе неведомый трюк - 32 фуэте. Балерины от мала до велика пытались повторить эти стремительные вращения на пуантах, не сходя с места. Обычно голова начинала кружиться с восьмого оборота. Кшесинская первой из русских балерин освоила это новшество. Причем по нескольку раз могла повторить фуэте на бис, что и по нынешним временам считается «высшим пилотажем». Уход Леньяни и возвышение Кшесинской до звания прима-балерины патриотически настроенные критики объявили окончательной победой русского балета, а за Матильдой закрепилось прозвище Генералиссимус русского балета.
Первое, что сделала новая прима, - поставила условие: она будет танцевать только три месяца в году, чтобы в остальное время жить в свое удовольствие. Такого себе еще никто не позволял. Затем Кшесинская добилась повышения жалования ведущим артистам. Злопыхатели, столь же многочисленные, сколь и поклонники, тут же осудили балерину за жадность. Хотя при ее достатке понятно, что старалась она не для себя. В ее сценическом гардеробе не было ни единого бутафорского украшения: диадемы, обручи, браслеты, броши - все сплошь золото и платина, бриллианты и драгоценные камни, подарки вельможных воздыхателей. Матильда считала своим долгом надевать их во время выступлений - чтобы дарители видели: она их помнит, благодарит и ценит. На даче в Стрельне она распорядилась провести электричество, которого не было даже в загородных великокняжеских дворцах, князь Андрей подарил ей виллу на Лазурном берегу под Канном. Когда нужно было сбросить вес, Кшесинская налегала на икру и ананасы. Современники говорили: «Балет она любила вообще, а жизнь - особенно».

В 1902 году в дневнике нового директора Императорского театра Владимира Теляковского появилась запись: «Кшесинская сама рассказывает, что беременна; желая продолжать все же танцевать, она некоторые части балета переделала». «Переделка» состояла в том, чтобы не вставать в профиль - из царской ложи и первых рядов партера, где сидели ее «главные» зрители, не должны видеть растущий живот. Какой ее видят с других мест, Кшесинскую не волновало.
«Кому будет приписан ребенок, - писал Теляковский, - еще неизвестно. Кто говорит - великому князю Сергею Михайловичу, а кто - великому князю Андрею Владимировичу, другие говорят о балетном Козлове». Беременность оказалась результатом романтического турне по Италии в обществе так и оставшегося не известным любовника.

В июне 1902 года Матильда родила мальчика. При родах мать и сына еле удалось спасти. Кшесинская хотела назвать сына Николаем, но умные люди отговорили. Окрестила Владимиром - в честь отца князя Андрея Владимировича. Для отчества князь Сергей Михайлович великодушно предложил собственное имя. С фамилией вышло проще всего - она сразу решила, что сын будет Красинский, как прадед Войцех. Позже она упросила Николая Второго пожаловать сыну и дворянский титул.
«В моей домашней жизни, - писала Кшесинская, - я была очень счастлива. У меня был сын, которого я обожала, я любила Андрея и он меня, в них двух была вся моя жизнь. Сергей вел себя бесконечно трогательно, к ребенку относился как к своему и продолжал меня очень баловать».

Однако не прошло и двух месяцев после родов, как балерина, прослышав, что в Мариинке начались против нее интриги, уже вышла на сцену. Поклонники балерины Ольги Преображенской, ее подруги детства, пытались сорвать ей спектакль. А однажды, к своему ужасу, в грохоте аплодисментов Матильда различила свист и улюлюкание. В тот же день она заявила, что со сценой покончено. На ее прощальном бенефисе Мариинский театр, как заметил один биограф, походил скорее на Зимний дворец. «В этот вечер у меня была сверхъестественная сила!» - вспоминала она. Домой поклонники донесли ее на руках.

Через сезон она вернулась обратно и с аншлагом станцевала в балете «Евника» по роману Генрика Сенкевича «Камо грядеши?» «Умеет чортова полячка создать вокруг себя ажиотаж», - писал директор Теляковский, которого она огорошила заявлением, что отныне будет танцевать без всякого контракта. Только то, что захочет, и когда захочет. Ей не хотелось оставлять театр, но и нужно было свободное время, чтобы лично контролировать строительство своего нового дворца на Каменноостровском проспекте. К работе над ним она привлекла известнейшего столичного архитектора Александра фон Гогена, но сама придумывала внутреннюю отделку. Помимо роскошных салонов на двух этажах, здесь были летний и зимний сады, винный погреб с помещением для вечеринок и многочисленные хозяйственные постройки: прачечная, гаражи для автомобилей, ферма, поставлявшая молоко для сына. При этом она не оставляла своим вниманием и балет: в те годы весь Петербург следил за ходом настоящей войны, разгоревшейся между ней и чиновником особых поручений при дирекции императорских театров Сергеем Дягилевым. Поначалу организатор знаменитых «Русских сезонов» - ежегодных выступлений наших артистов за границей - добивался ее расположения, рассчитывая, что она выхлопочет для его предприятия разрешение двора и деньги. Взамен он клялся прославить ее имя в Париже. Но достаточно было взглянуть на программу «сезонов», как стало ясно, что Кшесинской там места нет - все лучшие партии розданы Павловой, Карсавиной, Нижинскому. В пику Дягилеву прославлять себя в Париже Кшесинская поехала сама. Ее имя прогремело там за год до появления дягилевских танцовщиков. И Дягилеву пришлось уступить - Кшесинская стала звездой «Русских сезонов» в Лондоне. На сцене Ковент-Гардена она танцевала в «Лебедином озере» под скрипку виртуоза Михаила Эльмана. «Танец русской звезды - той же степени пробы и качества огранки, что и бриллианты в диадеме ее героини», - писала газета «Гардиан». Диадема была от Фаберже.

Когда Кшесинской исполнилось 40 лет, она стала приглашать на свои репетиции верных людей, чтобы те оценили, насколько хорошо она еще танцует и не пора ли ей уже действительно покинуть сцену. Друзья искренне советовали ей остаться, умалчивая при этом, что теперь в танце за нее все делает ее потрясающий партнер - юный Петр Владимиров. Он, как писали критики, «преподносит Кшесинскую публике как бокал шампанского». Билетов на их спектакли по-прежнему было не достать, и очередь в кассу театра, как и прежде, занимали с ночи, хотя время было трудное - началась Первая мировая война.

Впервые же дни войны неподалеку от своего дворца Кшесинская устроила госпиталь, где сама ухаживала за ранеными и нередко танцевала для них. А в своем имении в Стрельне организовала санаторий для выздоравливающих. «Мой долг - служить всеми силами Родному отечеству и Государю», - писала она Андрею, служившему при штабе одной из армий. Она танцевала на благотворительных вечерах в помощь семьям ушедших на фронт и сама ездила на передовую раздавать подарки солдатам.
Когда грянула Февральская революция, ее дворец на Каменноостровском, в котором несмотря на зиму по всем комнатам стояли вазы с ландышами, заняли большевики. Кшесинская с сыном бежала и несколько дней ютилась у друзей. Один знакомый офицер, назначенный комендантом Петропавловской крепости, любезно предложил балерине разместиться там. «Ну нет, - ответила она. - А то, мало ли, еще один переворот, и забудут выпустить». Узнав, что ее дом был разграблен, она решила не давать спуску большевикам - подала на них в суд и неожиданно выиграла процесс. Представители организаций РСДРП(б) получили приказ: «Освободить и передать истице принадлежащее ей домовладение с участком и прилегающими строениями». Когда же приказ не выполнили, Матильда дошла до самого министра юстиции Александра Керенского. Он деликатно разъяснил ей, что об освобождении дома нечего и думать. Но помог вернуть часть разграбленных драгоценностей.

Петроград она покинула незадолго до нового, октябрьского переворота. Перед отъездом в Кисловодск, где находился князь Андрей, сдала свои драгоценности на несколько миллионов в банковские хранилища. Там они и пропали. Скитания по Кавказу и Причерноморью, после которых у бывшей модницы из одежды остались только вытертая на коленях бархатная юбка, блузка и пальто, закончились в 1920 году, когда она с сыном, князем Андреем, его братом Борисом и их матерью Марией Павловной отплыла из Новороссийска в Италию. Вот когда по-настоящему пригодилась вилла на Лазурном берегу. Правда, ее пришлось сразу заложить, чтобы как-то продержаться. Через год Андрей и Матильда наконец узаконили свои отношения.

Все было, как когда-то в Петербурге: то же общество - отпрыски Романовых, покинувшие Россию друзья. Но только теперь нужно было думать о хлебе насущном. Танцевать в эмиграции она отказалась, как ни звал ее Дягилев участвовать в «Сезонах». Кшесинская решила открыть в Париже балетную школу. Охотниц учиться у знаменитой балерины было немало, но не прошло и года, как у Матильды начались сильные боли в бедре. Врачи поставили страшный диагноз - рак. Но Кшесинская не сдавалась: день заднем, несмотря на боль, стояла у станка вместе со своими ученицами. И ее сила воли в конце концов взяла верх над болезнью. Через шесть лет она приняла приглашение лондонского Ковент-Гардена выступить там со своим знаменитым номером «Русская». Ей было 64 года. Она и сама не ожидала, что ее будут вызывать на бис 18 раз.

Она продолжала работать даже тогда, когда в Париж вошли гитлеровцы. В 1941 году ее сын был арестован гестапо. Он не скрывал антигитлеровских настроений и к тому же посещал кружок русских масонов, который якобы был связан с Сопротивлением. Владимира отправили в лагерь в Компьене. На робе у него был пришит номер 119- Матильда видела его своими глазами, когда ей разрешили встречу с сыном. И по странному совпадению именно через 119 дней после ареста Владимира освободили. Как это получилось и кто этому содействовал, для Матильды так и осталось загадкой.

В 1956 году не стало князя Андрея. «Словами не выразишь, что я пережила в этот момент. Убитая и потрясенная, я отказывалась верить, что не стало верного спутника моей жизни... Кончилась сказка, какой была моя жизнь», - вспоминала она. После смерти мужа она почти перестала выходить из дома. Считая, что жить ей осталось немного - хотя прожила она еще 25 лет и умерла 6 декабря 1971 года, не дожив несколько месяцев до своего 100-летнего юбилея - она торопилась закончить свои мемуары. Только один раз появилась на людях, когда в Гранд-опера приехал на гастроли Большой театр. «Хотя со смертью мужа я никуда больше не выезжаю, я сделала исключение и поехала на него посмотреть, - писала она. - Я плакала от счастья...»

Мемуары Кшесинской увидели свет в Париже в 1960 году. Ни про одного человека, с кем свела ее судьба, она не написала худого слова: «Не хочу ни с кем сводить каких бы то ни было счетов, ни о ком не хочу говорить скверно...» В тех страницах, где она вспоминала Николая II, чувствовалось, что она по-прежнему его любила и была уверена, что, останься он с ней, его судьба сложилась бы иначе: «Я не раз ему говорила, что он не сделан ни для царствования, ни для той роли, которую волею судеб он должен будет играть. Но никогда, конечно, я не убеждала его отказаться от Престола...»

Обратно